«Метафора. Энергия. Боль»: сюрреализм и сновидческий театр Бутусова
«Бег» Юрия Бутусова стал, пожалуй, самой нашумевшей и противоречивой постановкой этого режиссера. Одни восторженно хвалят новомодный и стихийный спектакль, другие – разочаровываются в нем. Возможно, многие зрители знакомы с произведением Булгакова по советскому фильму Александра Алова и Владимира Наумова, а потому другая интерпретация сюжета воспринимается предвзято.
Почему же спектакль нельзя понимать как нечно реальное, осязаемое? Ответ прост: даже если вы не знакомы с первоисточником, то, бегло просмотрев программу, сразу заметите: постановка состоит из восьми снов, уже подразумевающих то-то иррациональное и несуществующее. Отсюда и главная черта персонажей, действующих как будто в ненастоящем времени и пространстве. На сцене Бутусову удалось раздвинуть границы булгаковской пьесы далеко за пределы оригинального хронотопа: Крым, ноябрь 1920 года, уход Добровольческой армии генерала Врангеля. Действие происходит и в сознании героев, и в воображении зрителей, переливается из одного потока в другой, главное – уследить за его течением.
Кроме того, знакомо ли вам ощущение постоянно прерывающего сна, из которого вы выныриваете на мгновение лишь для того, чтобы снова погрузиться в череду лихорадочных сцен и видений, где вы всего лишь зритель? Гражданская война проносится, словно быстрые восемь снов, оставляя после себя осадок горечи и неизгладимое чувство страха.
«Если «Бег» Булгакова – это кошмарные сны о жизни людей после падения Российской империи, то «Бег» Бутусова – это сны о кошмарных снах Булгакова», – отмечают зрители.
Чтобы понимать спектакли Бутусова, важно сосредотачиваться не на привлекательной внешности золотой театральной шкатулки, а внимательно изучать ее содержимое. Уже в первом сне все происходящее зыбко, но хорошо знакомо для каждого зрителя: Серафима на оглушительно-громком вокзале, ее пробирает жестокий озноб, сознание охватывает жар, а сердце гулко стучит от страха – такое же уязвимое, как пластиковый стаканчик в руках героини… «Русское лихолетье» отразилось в этом беспокойном и буйном пространстве, наглухо закрытом железным занавесом. И только ощутив эту замкнутость жизни и давление падающего неба, можно даже не понять – прочувствовать «Бег».
Артур Иванов, исполнитель одной из главных ролей Чарноты, в интервью изданию «Театр+» поделился своим пониманием творчества Бутусова:
«В понимании нет ничего сложного, есть стереотипы и субъективность, для искусства это нормально. Кому-то нравится и понятен Шишкин, а кому-то ближе Моне. Кому-то Бах, а кому-то Вивальди. Для кого-то Тарковский вершина, а для кого-то – Гайдай. Не стоит требовать от зрителя любви и понимания: он сам выберет, что ему ближе к душе и сиюминутному ощущению. Как можно описать творчество Бутусова тремя словами? Метафора. Энергия. Боль.»
Минимум предметов на сцене нисколько не придает ощущение неполноты: скребущий звук двигателей и колес слышен буквально отовсюду и, словно навязчивая мигрень, он все сильнее сжимает свои тиски.
Песня «Я остаюсь» в исполнении группы «Чёрный обелиск» звучит из уст Чарноты и дает однозначный ответ на вопрос: бежать из России или нет? Пожалуй, прошел не один десяток лет с того времени, когда вопрос о миграции стоял так же остро, как и сейчас. Именно поэтому спектакль отзывается в душе: смотришь и думаешь, думаешь, думаешь…
«Самым сложным в роли Чарноты для меня был «этюдный метод» Юрия Николаевича. Это было что-то новое, не до конца понятное, но одновременно сложное и интересное: приносить самому этюды и решения, а не ждать от режиссера готового рисунка», – объяснил Артур Иванов.
Так, импровизируют на только зрители, но и персонажи. Они не столько разговаривают, сколько позволяют увидеть, понять, ощутить, прочувствовать, прожить, послушать…
Чего стоит только система внесюжетных героев спектакля. Словно кошмарный призрак в лихорадочном сне, вдоль железного занавеса плывет девичья фигура в колышущемся белом кринолине – так, по мнению Бутусова, выглядит смерть (заметьте: не костлявая старуха с острой косой!), которая аккуратно берет под руку генерала Хлудова и проводит в последний путь, заканчивающийся единственным звуком – выстрелом из револьвера.
Удивительной фигурой является «Бронепоезд»: нет, это не часть декорации, а персонаж, издающий душераздирающий, надрывный крик, схожий с гудком паровоза. А что насчет изображаемого генералом Хлудовым (Виктор Добронравов) таракана, который, согнувшись под весом собственной беспомощности, комически бежит, бежит?… Эту сцену поймешь не с первого и не со второго раз. Но в ней изображены все беглецы, которые, как маленькие беспомощные насекомые, пускаются в бегство.
Ключевой аспект постановки заключен, конечно, в понимании сна как чего-то ирреального, но значимого. Неспроста в русской литературе авторы обращались в мотиву сна: Татьяне Лариной снится звериное застолье, Раскольников видит жестокую расправу над лошадью, а Вере Павловне – утопический хрустальный дворец. Если воспринимать творчество Юрия Бутусова как сон, тогда зрителю откроется невероятный мир ощущений, предчувствий и наваждений.
«На спектакль нужно идти не с ожиданием увидеть буквы, воплощенные в движениях актеров и их голосах, а именно за эмоцией и впечатлением. Спектакли Бутусова – это как импрессионизм в живописи: вблизи выглядит, как непонятное месиво, но стоит отойти на несколько шагов, как цвета смешиваются оптически, в глазу смотрящего. Внезапно из хаотичного смешения красок рождается образ. Метафоры и впечатления – вот что в первую очередь нужно получать от спектаклей Бутусова», – утверждает актер Артур Иванов.
Только так – посредством намеков и ассоциаций – можно познать этот громадный мир. И вывод, конечно один. Его можно отыскать в цитируемых стихотворениях Бродского, который оставляет напоминание как терпкое послевкусие спектакля:
«Приезжать на Родину в карете,
Приезжать на Родину в несчастьи,
Приезжать на Родину для смерти,
Умирать на Родине со страстью».
Материал подготовила Софья Щудрина